Ведущий артист регионального театра не может жаловаться на недостаток ролей: как правило, он востребован во всех жанрах – от детских сказок и мюзиклов до постановок по классической драматургии. Не исключение и Андрей Потереба из Молодежного театра Алтая. В его творческой копилке – заглавные роли в спектаклях по пьесам отечественных и зарубежных авторов «Мой бедный Марат» («Война, беда, мечта и юность»), «Валентин и Валентина», «Бальзаминов. ЖенитьБЫ», «Гамлет», а также Солдат из «Огнива», Белояр из «Василиссы», Джо Кроуэлл из трагикомедии «Наш городок» и др. – всего более 15 работ только в текущем репертуаре МТА. В этом органичном, обаятельном одаренном пластически и драматически актере сочетаются честность в отношении к делу, легкость в исполнении и уважение ко всем аспектам театральной жизни, столь важной для всех нас сегодня и всегда.
– Как начинался ваш актерский путь?
– Особых предпосылок к тому, чтобы стать артистом, у меня не было, потому что семья у нас простая, рабочая: отец – водитель, мама – бухгалтер, бабушка в торговле работала. А вот дед – военный, в связи с чем был смешной случай. Делая ремонт и, естественно, выпивая крепкие напитки, дедушка с папой вдруг решили отдать меня в кадетское училище – вот прямо завтра записать. Мне тогда было лет 10-11, я очень испугался, ведь так взрослые люди сказали. Но мама, услышав про это, отреагировала разумно: «С ума сошли? Ребенок в театральной студии занимается. Если ему нравится – пусть идет дальше по этой линии».
Для меня путь к театру начался с кружка КВН: я был обаятельным ребенком, меня часто переодевали в девочку, над чем все всегда смеялись (в таком возрасте простой юмор вызывает смех). Но вскоре мне это надоело – казалось, это слишком плоско, – и захотелось чего-то другого. В школе раз в год устраивались театральные соревнования, и несколько лет подряд наш класс в них побеждал, а я брал приз за лучшую главную роль. При этом параллельно я играл в футбол, проводил по 5-6 часов на «коробке» и даже думал, что стану футболистом. Каждый день, не зная усталости, гонял с ребятами во дворе мяч. Но больших достижений не было, поскольку играл я только на улице, профессионально не тренировался, хотя спорт мне нравился больше, чем занятия в студии, где как раз-таки все получалось. А тут еще начались подростковые проблемы с сердцем, спорт мне запретили, и я, забросив тренировки, стал заниматься в ДК им. Дубинина. В 11-м классе надо было определяться, и я подумал, что, раз есть успехи в творчестве, нужно на нем и сосредоточиться. Отнесся к этому как-то халатно, не думал ни про Москву, ни про Питер: подал документы в НГТИ, с первого раза поступил. Мне повезло – я учился у хорошего мастера, Анатолия Владимировича Ахреева, который сейчас преподает в ГИТИСе. Очень благодарен судьбе за встречу с ним, потому что он дал потрясающую уникальную школу: он учил сомневаться. Мне кажется, это самое важное для актера. Обычно артист, приходя в коллектив после института, считает, что он все знает и умеет, ведь его хвалили педагоги, а в аттестате одни «пятерки». Но нужно уметь понять, кто ты есть по своей природе, прислушаться к себе, найти свою органику, узнать сильные и слабые стороны. Благодаря мастеру я всему этому научился.
– На кого вы равняетесь в профессии?
– Мне близки артисты природные, очень естественные, живые и самобытные. Может, потому что я из Сибири, где все проще, понятнее, конкретнее: добро называют добром, а зло – злом. Долгое время я равнялся на Евгения Миронова. Мне нравилось, что он в своих работах умудряется быть разным. Хоть он везде узнаваем, но чуть-чуть да другой. Меня это вдохновляло. Сейчас я уже нашел свою органику: с годами в себе начинаешь открывать что-то новое.
Часто про себя слышу, что я в спектаклях легкий, воздушный даже – и в пластике, и в речи. Подаю роль, не заставляя зрителя напрягаться. Думаю, это происходит потому, что я понимаю: никто в зале не должен видеть муки артиста. Публика приходит смотреть на искусство, вдохновляться, и наша задача – сделать все легко (несмотря на то, что это очень сложно). Для этого надо тренироваться, заниматься речью, понимать, от чего к чему движешься, выполнять черновую работу. Наверное, на репетициях я очень противный и упрямый человек! Часто говорят: «Ой, у Потеребы все время конфликты с режиссерами». На самом деле под «конфликтом» подразумевается эта дотошность: мне надо понять, что я делаю в каждой мизансцене и почему. Может, так нас научили, или это максимализм актерский, но, пока не разберусь в каждом слове, не выйду на сцену. А в жизни я стараюсь обходить острые углы, философски и с иронией смотрю на себя.
– Вы родом из Новосибирска, но служите в Барнаульском театре. Как это получилось?
– По окончании института у меня было 4 предложения: Барнаул, Новосибирск, Ростов и Новокузнецк. Далеко уезжать от дома не хотелось, ведь здесь семья, друзья – зачем сразу же травмировать и себя, и родителей? Я долго выбирал между двумя сибирскими городами, и тут роль сыграли условия. На Алтае как раз сменилось управление театра, состав труппы, и освободилось много мест. В «Глобус» же нас звали стажерами на год, а потом предстояло решать, кто останется (было нас таких человек 10). А я на курсе был не очень уверен в себе, и в такое предложение как будто и не поверил, да и сразу было понятно, что работы будет немного. Так что возобладал холодный расчет, и я поехал в Молодежный. Приехал – и сразу нас ввели в десяток спектаклей (я, Алексей Бурдыко, Анастасия Лоскутова, Роман Чистяков, Наталья Коровкина, Нияз Оспанбаев попали в один театр, у нас образовалась своя компания). Мы в себе сомневались, но нас за это и уважали, ведь мы не вели себя как выскочки, аккуратно влившись в коллектив, прислушивались к взрослому поколению, понимая, что есть другая школа, а не только та, что тебе дал твой мастер. Это был хороший старт. В Новосибирске я бы такой практики не получил, а мне нужен был какой-то толчок, особенно в смысле актерской уверенности.
Был и еще один момент. Я не очень люблю музыкальные спектакли, а на тот период в «Глобусе» уже их было очень много. Мне больше нравились драматические истории, пусть даже и для детей. Поэтому я выбрал Барнаул. Но судьба все-таки сыграла со мной шутку: к нам пришел новый главный режиссер (Алексей Серов – прим. Д.С.), и вот он как раз любит музыкальный жанр, так что все равно приходится петь и танцевать. И «Фауст» у нас мюзикл, и в «Мертвых душах» есть музыкальные вставки…
– Вы пришли в коллектив уже после короткого этапа руководства Дмитрия Егорова?
– Да, мы не застали момент смены руководства, а пришли, когда молодые артисты труппы разъехались вслед за Егоровым. Началась жизнь с чистого листа. Было много работы, возникли новые спектакли. Ставку сделали на молодежь. И получился театр-дом (не все любят это определение, но так оно и есть), уютный, добрый. Хотя и говорят, что в театре страсти кипят, и люди бьются за роли, но мы все дружили, отдыхали вместе и работали, сочиняли капустники и поздравления. Это была уникальная пора абсолютной свободы. В творческом плане мы делали все, что хотели. Все неприятные события, что были до нас, к моей биографии никак не относятся.
– Часто молодого артиста держат на бесконечных вводах и второстепенных ролях. Для вас этот период не затянулся?
– У меня не было ощущения, что я «пересидел». Все в театре поменялось ко времени нашего прихода, и некоторые спектакли из репертуара не ушли, но играть их было особо некому. И нас активно начали занимать, так что в первый же сезон я сыграл ролей 10, причем много и главных. Конечно, чаще всего это были сказки, а в вечерних взрослых играл эпизоды и второй план, но работы хватало. В какой-то момент я даже начал думать: «Я устал! Неужели теперь так будет всегда?» Да еще и труппа была маленькая, так что в любой премьере ты наверняка был бы задействован. Потом труппа стала расширяться, и появилась возможность отдыхать иногда. Например, сейчас я не занят в новой премьере – и слава богу! Мне кажется, та загрузка, что была у меня вначале, – это даже чересчур для молодой психики.
– А когда случилась первая знаковая роль?
– Это случилось фактически сразу. Моего однокурсника Алексея Бурдыко всегда тянуло в режиссуру. Когда шла речь о выборе театра, он сказал: «Я поеду в Барнаул, если мне разрешат там ставить». Ему разрешили, и он поставил спектакль «Мой бедный Марат» (у нас он назывался «Война, беда, мечта и юность», потому что в другом театре тоже была премьера по этой пьесе). Я сыграл Марата, и меня увидели как драматического артиста. Меня ведь сперва воспринимали как комедийного актера: легкий, веселый, подвижный, для пластических спектаклей. Всегда вспоминаю эту постановку, потому что это первый опыт, когда я сыграл героя, на тот момент далекого от меня – по пониманию жизни и проявлениям. Это была большая работа, и мне даже казалось, что я с ней не справлюсь. Но Алексей, знавший меня как более глубокого человека, нежели это кажется по впечатлению, меня убедил: «Ты не видишь себя со стороны, а ты такой и есть, и даже поступки твои напоминают о Марате». Эта роль стала скачком в развитии, она поменяла мое ощущение себя и понимание профессии, открыла для меня больше пространства: я почувствовал, что могу идти и в сторону драмы.
А дальше случилась роль Бальзаминова. Я всегда о ней мечтал и играл ее даже в школе (насколько тогда мог). Это была фарсовая история с яркими характерами, и репетировалась она непросто. Она меня не поменяла так, как «Марат», зато принесла первый успех (спектакль шел на большой сцене, и посмотрело его физически больше людей). В местном ГТРК мне вручили за нее награду: для меня сочинили специальную номинацию, чтобы уделить мне внимание. Так что этот образ могу внести в копилочку удачных работ и жизненного опыта. Так я дорос до Гамлета. Конечно, это – вершина, которую я до сих пор не взял. Не уверен, что играю этого героя так, как в идеале хотел режиссер, да и я сам. Не все я понимаю до конца или, если и понимаю, не могу это выразить. Воспринимаю ее как роль на вырост, хотя есть лестные отзывы.
– Гамлет – мечта любого драматического артиста. Как вы трактуете этого героя?
– У нас сразу была установка от режиссера Татьяны Безменовой: не хочется играть про политику. Мы в спектакле говорим только про человеческие отношения. Наверное, в большей степени это история про месть, но месть эту совершает человек, который в глубине души своей не способен на нее. Он выше этого, но ему надо мстить. Здесь и возникает рефлексия, потому он и не может никак расправиться с Клавдием. Но так получается, что ничего у него в жизни не остается, а когда он теряет все, тогда и решается на поединок. Я верю в то, что есть роли, которые даются легко, и есть такие, в которых артист не убедителен. Конечно, можно сыграть всё по-своему, тем более сегодняшний театр разрешает героям быть разными. Я же тоже не Гамлет в классическом понимании: светловолосый славянин невысокого роста, легкий и позитивный – ну, не так его представляют, хотя и меня в этом образе принимают. Но не скажу, что это самая удачная моя работа. Когда играешь главную роль, стараешься от себя идти. Под свою игру в этой постановке я подкладывал любовь к отцу: я не мог представить, что будет, если я его потеряю, да еще к этому кто-то посторонний приложит руку. Это была бы катастрофа, и эта мысль меня вдохновляла в работе.
Иногда страшно становится, но меня сильно преследуют мои роли. Играл Бальзаминова, попадающего в любовный треугольник, – и параллельно оказался в отношениях с девушкой, у которой был еще и другой ухажер, у нас даже разборки какие-то были. Играл неуклюжего Епиходова – то споткнусь, заходя в кафе, то столкнусь с кем-то. А потом уже жизнь сыграла со мной страшную историю: у отца обнаружилась онкология через год после моего «Гамлета»… Не сразу я обнаружил такие совпадения, но теперь руководству говорю: «Давайте роли осторожнее». Невольно начинаешь верить в космическую энергию.
– Вы обмолвились о множестве музыкальных спектаклей в вашем театре. Привыкли?
– К счастью, приезжают режиссеры, еще не поддавшиеся этой современной тенденции. Сейчас ведь все запели, даже комики на телевидении. Ребята из театров других городов тоже жалуются, что устали петь – хочется просто поговорить в драматической роли. Конечно, внутренние разногласия есть, но мы понимаем, что это наша работа, что театр выбрал определенный путь развития. Воспринимаем это как данность: если не можешь повлиять на ситуацию – измени к ней отношение. Ну и развиваться в музыкальном жанре тоже здорово. С каждым спектаклем я чувствую, что мои вокальные данные становятся все интереснее.
– В афише МТА почти нет современной драматургии. Для вас это печальный или радостный факт?
– Еще когда я учился, меня больше тянула к себе классика. И даже если меня брали в современные отрывки, они во мне не отзывались. Может, потому что нам внушали, что классики – великие люди, а современники еще не признаны, но мне и по звучанию эта литература не нравилась. Мне часто говорят, что я родился не в свое время: сегодняшний язык, нравы, общение мне чужды. Хотя в студии мы занимаемся с детьми – и очень много честных порядочных ребят, которым прививают правильное понимание жизни. Но, к сожалению, есть и те, кто уверен, что может всё: сегодня я актер, завтра спортсмен, и вообще культивируется принцип «ищу себя». На телевидении же тоже часто видишь персонажей, кто сегодня поет, завтра уже играет, а послезавтра катается на коньках. Все теперь как Даня Милохин. Мне не очень по душе принцип «везде по чуть-чуть». Я думаю, надо взяться за одну профессию и в ней как следует разобраться, найти свое место, где ты нужен и важен, где можешь что-то людям дать. Пробуй разное дома у себя, а не «в телевизоре»! Мне родители с детства привили: пообещал – сделай, сказал – выполни. В связи с такой позицией и тоски по современной драматургии у меня тоже нет, ведь она показывает жизнь хуже, чем она есть на самом деле. Как будто кругом только плохие врачи и участковые! Почему у нас в афише нет такого материала – не знаю. Видимо, большинство наших артистов особо к нему и не рвется. Нам достаточно 2-3 спектаклей по пьесам авторов-современников.
– Кажется, что и ролей в большой классике у вас не так много. Есть в этом смысле какие-то нереализованные желания?
– Роль Гамлета далась мне тяжело, с режиссером у нас был конфликт (как со стороны бы сказали, а на самом деле мы просто долго притирались друг к другу), поэтому теперь мне хочется чего-то проще и веселее. Кстати (внимание: спойлер!), в ближайшее время у нас будет спектакль по Шиллеру. Пока не знаю, достанется ли мне роль. Отвечая на ваш вопрос конкретно, скажу так: смотря в каком материале и с каким постановщиком. Была бы возможность самому выбирать – я бы подумал об этом. Но сейчас хочется сыграть в интересной комедии или даже в трагикомедии.
– Иногда артисты региональных коллективов позволяют себе немножко расслабиться: есть постоянная работа, роли – жизнь удалась. Наверное, гастроли и фестивали помогают избавиться от этой лености?
– Да, есть такое мнение: мол, не обязательно развиваться, работать над собой. Но я хочу поднять другую проблему в связи с поездками. Мы выезжаем на фестивали всего на сутки: приехали, отыграли спектакль, ничего не увидели и уехали. Играем для жюри, и даже дипломы нам потом высылают почтой. В последнее время гастроли стали восприниматься очень болезненно: перелеты, отодвинутые здесь дела в театре и вне его… Большого удовольствия это не доставляет. Ты даже не успеваешь познакомиться с участниками из других городов, видишь их только на афише. Вот когда мы принимаем гастроли – тогда лучше, можно обменяться информацией. Понятно, что все упирается в финансирование. Возрастные артисты рассказывают, как было раньше здорово: ездили на 2 недели, «фестивалили», могли насмотреться, насытиться впечатлениями. А сейчас для этого смотришь записи спектаклей в интернете, хотя это тяжело. Так что в вопросе развития помогает только внутренняя ответственность: надо быть в форме, понимать, что в любой день тебя могут пригласить на «Золотую маску», а значит, ты не можешь приехать расслабленным, растренированным. Это проблема лично каждого – хочешь ли ты быть на уровне, или тебя устраивает, что ты на нагретом месте сидишь. Я стараюсь быть в тренде. Да, мы далеко от Москвы и Питера, но все равно же ездим куда-то. И если на тебя посмотрят профессионалы, они должны увидеть твое мастерство.
– Возможно, поэтому вы и принимали участие в Летней школе СТД в 2021 году? Что нового дал вам этот опыт?
– Чего-то нового я для себя, наверное, не открыл, несмотря на то, что пошел в мастерскую кукол к Борису Анатольевичу Константинову – захотелось попробовать другое направление. Может, чтобы не замыливался взгляд. Тогда мы еще в театре так много не пели, были в основном драматические спектакли, и хотелось разнообразить свою творческую жизнь. Но основы везде одинаковые – что в драме, что у кукольников, что в музыкальном жанре, вопрос только в выразительных средствах. Моя поездка была полезна в другом смысле. Ты сидишь на месте и привык, что и роли дают, и кастингов нет. Всё уютно, по-домашнему, и ты уже не готов к стрессу. А на прослушивании в Школе меня охватило такое волнение! Кажется, так волновался я только при поступлении в театральный институт. Помню, я тогда захотел пить, но вместо своего стакана взял стакан мастера, причем даже у губ его с трудом удерживал, так у меня рука дрожала. Тогда было много смеха, но потом на конкурсе в СТД было что-то похожее по ощущениям. После него меня трясло часа три. Нервная система привыкла находиться в состоянии «всё в порядке», как сейчас говорят, в зоне комфорта. И Летняя школа помогла выйти из нее. Что касается знаний… Мне в то время было 26, конечно, не скажешь, что я к тому моменту уже познал профессию, но принципиально новых навыков все-таки не получил я от своего участия. Однако это была очень нужная и важная вещь (хотя бы для того, чтобы «стряхнуть с себя пыль»), я за нее благодарен.
– Насколько в Барнауле сформирована театральная культура? Кто ваш зритель?
– У нас практически всегда аншлаги, зал на 465 мест полон. Даже на малой сцене на сто человек, может, раз бывало, что только половина кресел занята. Наши зрители очень любят театр несмотря на то, что бывают и невзрачные постановки, непонятные, экспериментальные. Но нам прощают всё: публика у нас добрая, готовая принимать любые школы, стили, режиссеров. Людям хочется развиваться, идти в ногу со временем, тем более, что можно посмотреть в интернете, что происходит у других, да и гастролей много. Например, Театр им. Вахтангова каждый год к нам приезжает. И, конечно, наша администрация хорошо работает, приглашает школьников на спектакли (у нас же много названий из школьной программы: «Преступление и наказание», «Мертвые души» и др.). Поэтому с посещаемостью никаких проблем нет.
Надо сказать, что к нам не просто нагоняют школьников – параллельно всем билеты продают, так что зритель «комбинированный». Но со «школьным» залом, конечно, особая атмосфера: дети не столько спектакль смотрят, сколько выясняют отношения друг с другом и комментируют в духе «смешно» или «вообще не смешно». Мы со сцены все это слышим и видим, но, наверное, привыкли и знаем инструменты, с помощью которых можно удерживать их внимание. Мне рассказывали, что Валерий Золотухин в нашем театре участвовал в постановке, которую играли и утром, и вечером – с соответствующей аудиторией. Сыграл на взрослых – всё как обычно, сыграл на подростков – совсем другое дело! Он после этого сказал артистам: «Вы просто герои! Не представляю, как вы “держите” такого сложного зрителя».
– Наверняка школьники – совершенно не главная проблема регионального театра. Что бы вам хотелось исправить, если бы вы имели такую возможность?
– Если обобщать, то главная проблема – несерьезность подхода. Режиссеры, делая спектакль в периферийном театре, думают: «Да кто это увидит? Прокатит, зритель схавает!» Нам везет, что таких было мало, но они, тем не менее, были – те, кто приезжает на халтуру. Бывает, 1-го числа читка, а 31-го того же месяца – уже премьера. И сразу мысль: «Ой-ой-ой!» А из этого срока еще и постановщик проводит на репетициях всего недели полторы. Артисты же тоже понимают, что это получается история про заработок. От этого, конечно, возникает подавленность. При этом, мне кажется, в провинции больше людей, заинтересованных в профессии, а не в явлении «я в искусстве». Да, и у нас есть люди, говорящие о себе: «Да я такой-сякой, здесь играю все роли!» – но они, как правило, уезжают покорять Москву или Питер. Чаще всего у них там ничего не получается: тяжело пробиться с барнаульским образованием (да пусть и с новосибирским), в большинстве театров тебя даже на прослушивание не позовут.
Есть проблема и с публикой. Театр, даже если он делает художественные ошибки, все равно в целом вроде как и не ошибается: любой плохой спектакль может найти своего зрителя. Все потому, что театр в Барнауле очень нужен, недаром к нам в студию приходит столько детей. Конечно, можно говорить, что зритель бывает малообразованный, некультурный – да он везде есть, это зависит от уровня образования, а не от города. И пишет он потом отзывы на постановки: «Я ничего не понял». Возможно, это произошло потому, что ты даже пьесу не читал! Хотя я сторонник мнения, что ставить надо так, чтобы и не читавший человек понимал, про что ему рассказывают со сцены. Тем более, что невозможно знать все произведения. Да и бывают такие очень «авторские» работы, в которых даже фабулу понять не можешь, кто кому брат, кто сват, от чего к чему дело идет!
А еще в театре частенько появляются люди, не особо разбирающиеся в предмете, но имеющие власть над нами, к сожалению. И когда ты с теми, кто выше тебя по должностной иерархии, начинаешь говорить о профессии, они считают тебя зазвездившимся выскочкой. Они стоят на позиции: «Меня назначили, значит, я прав!» – и озабочены собой и своим положением, а не театром. Возникает недопонимание, договориться невозможно. С этим приходится мириться. Но я в любой ситуации стараюсь быть на определенном художественном уровне. Иначе уходить нужно, а я придерживаюсь мнения, что нет идеального коллектива. Надо просто не сидеть на месте. У меня сейчас много работы вне МТА, и, возвращаясь в него, я чувствую, что прихожу уже другим, как будто выросшим, с другими навыками, свободой, пониманием.
Дарья Семёнова
Фото из архива Молодежного театра Алтая и личного архива артиста
Comments