Надежда Жарычева – человек счастливый и удачливый. Как девочка из Анапы поступила в Школу-студию МХАТ – отдельный яркий факт биографии. Как она же стала артисткой МХТ им. Чехова, играющей заметные разноплановые роли у самых разных режиссеров, начиная с первых шагов на профессиональной сцене, – еще одна замечательная история. Но пишет ее сама эта смелая, открытая, искренняя актриса, потому что Его величество случай приходит только к таким, как она.
– Вы как-то говорили в интервью, что в профессию попали случайно. Расскажите, как это произошло.
– Я действительно случайно поступила в театральный вуз – планировала я учиться в Институте нефти и газа в Краснодаре. Но так звезды совпали. В моей семье никто не представлял творческую профессию, разве что бабуля очень любила петь. Когда мне было 5 лет, мама привела меня на танцы, но в этот кружок уже был набран курс, поэтому меня прослушали на фортепиано. В итоге в музыкальной школе я отучилась 9 лет. Мой педагог даже хотел, чтобы после 9-го класса я поступала в Краснодарский колледж им. Римского-Корсакова, у меня была подготовлена программа, но я сопротивлялась, говорила: «Нет, нет, нет!» И я осталась в своей школе в Анапе и в 10-м классе ничего не делала, потому что решила, что заслуженно должна отдыхать после «музыкалки» – имею право! Но очень быстро начала скучать. Собралась записываться на танцы, но опять же случайно встретила друга, который сказал, что идет театральный набор: говорят, там очень хороший педагог и прекрасная атмосфера. Это оказалось правдой. Сейчас я со страхом смотрю на детские творческие школы, где легко могут испортить ребенка: дети потом приходят поступать с мыслью, что знают, «как надо». С Татьяной Александровной Задорожной, окончившей в свое время ЛГИТМиК, все было по-другому. Мы читали книги, делали спектакли, общались, получали удовольствие. Я там прекрасно проводила время! Я не помню обучения как такового, а ведь оно было. Наверное, в Студии выявляли меня. Очень благодарна своему педагогу – это она мне постелила дорожку в Москву и профессию, записав меня на экзамены во МХАТ (по-моему, это была одна из первых поездок Школы-студии, когда они проводили набор в других городах).
– Что это была за дорожка?
– Мы с мамой как раз приехали в Краснодар – поступать в институт. Я уже сдала географию, когда мой педагог мне позвонила: «Надя, срочно что-то выучи для МХАТ!» Я срочно и выучила, так и прошла два тура, и меня пригласили в Москву. Мы понимали, что можем либо рискнуть и, возможно, потерять год, либо не рисковать и жалеть. Я поехала и поступила. Это оказалось очень просто. Не будь такого стечения обстоятельств, я бы даже не стала готовиться в театральный. Это был 2006 год, не так был развит интернет, и я вообще не знала, что такое Школа-студия МХАТ (конечно, к своему стыду). Щепкинское, Щукинское, тем более, ГИТИС, ВГИК – что это?! Когда я прошла туры, мама на работе (компьютеры же тогда были в основном в офисах) распечатала информацию о всех театральных заведениях…
Я читала Брэдбери на поступлении – совершенно случайный выбор, хотя подсказала мне его все та же Татьяна Александровна. Два этапа я проходила с Маяковским – «Если звезды зажигают», а во МХАТ готовила «Бесов» Достоевского. Вот такая у меня была программа, и ничего другого я не учила. В Анапе вообще летом сложно что-то готовить: там море, солнце и дельфины. Я и не напрягалась, доверилась интуиции. Еще я сделала очень правильную вещь: пошла в Институт культуры, чтобы прочитать кому-нибудь то, что выучила. Педагог, которой я очень благодарна (это была Светлана Александровна Ливада), с ужасом сказала: «Господи! Ну, читай все то же самое на экзаменах, только не показывай!» А я-то разошлась! Но она мне помогла понять, как это воспринимается со стороны. С этой прекрасной женщиной мы виделись буквально 20 минут, но эти минуты оказались значимы.
– Поступить было легко, а что на счет учебы?
– Поначалу в Москве всем трудно. В первый год я не понимала, что происходит, почему мы показываем какие-то предметы, чего от нас хотят. Я даже думала уехать, но мама попросила остаться и подумать. Я так и сделала, а потом меня уже сложно было оторвать от коллектива и от Школы-студии. У нас дружный был курс. Игорь Яковлевич Золотовицкий – очень хороший педагог, мы называли его Big Papa (то есть Большой
папа). Мне кажется, у него получается создавать семейную атмосферу. Про него думают, что он «э-ге-гей!», но для него это просто способ коммуникации с миром. А внутри он прекрасный, чуткий, заботливый. И строгий тоже, но все это проявляется через юмор. Мне этот мастер очень подошел. Да я никогда и не думала, у кого могло бы быть лучше.
– Вы часто играете героинь. Так было и во время обучения?
– А я классическая героиня, как вам кажется? Вопрос об амплуа вообще очень интересный. Во МХАТе я не понимала, что это такое. Для меня все было новое, незнакомое. Я притворилась губкой, которая должна всё ото всех впитывать. Это было моей главной задачей, о которой я думала все 4 года обучения, да и сейчас продолжаю думать.
Что касается моего амплуа, о нем я задумалась несколько позже. В Школе-студии поменялся график работы, сон стал нестабильным, и я, как многие девочки на первом курсе, очень сильно набрала вес. Игорь Яковлевич сказал: «Надя, мы же тебя брали как героиню…» Вот тогда этот вопрос и возник. До этого я просто расширялась – и духовно, и телесно. Наверняка я героиня: внешность русская, смазливость. Я же и Наташу Ростову репетировала с Мариной Станиславовной Брусникиной. Но негоже сейчас играть «голубой глаз». Не скажу, что меня как-то перекрутили-переломали при обучении (разве что ненамеренно), но я стала другая по окончании. Мне кажется, я просто перешла на иной этап взросления. Я точно понимала, что я могу, но на что способна еще – для меня это было загадкой. В театре я уже 12 лет, и с каждой ролью передо мной встает все та же задача: не делать того, что я делала раньше. Любую работу я начинаю с нуля, как будто стираю себе память. Читая материал, конечно, я думаю, как бы его сыграла, но иду всегда от режиссера. Это мое правило. Ты не обкрадываешь себя при этом, потому что ты раскрыт максимально, отдаешь всего себя, стоишь, как я это называю, в «ноль-позиции», из которой ты можешь прыгнуть в какую угодно сторону. И, если режиссер интересен и знает, чего хочет, он ведет тебя за собой, а там уже ты начинаешь открывать что-то новое, свое. Печально, только если он этого не знает.
– «Точно понимала, что я могу». Что это за умения и качества?
– Я знала, что во мне есть открытость и энергия, которую я могу давать в зал, непосредственность, что мы нащупали в Наташе Ростовой. Это качества, которые в определенном возрасте должны быть у героини. Окей, спасибо, положили на полочку! Если этого не сделать и не пойти дальше, то беда! На таких умениях можно долго ехать, но это будет очень печально: получится взрослый человек, играющий прекрасную девочку. Это становится видно рано или поздно. В артисте должны быть и уверенность, и неуверенность. Я прихожу на новую репетицию с мыслью «я не знаю, как». Только большое желание делать и пробовать, ошибаться, разворачиваться помогают найти это «как». Нужно максимально отстраниться от себя. А иногда наоборот: ты уверен, что нужно только так! Тогда вступаешь в спор с режиссером и партнером, настаиваешь на своем, показываешь, что ты придумал. Ты делаешь это не для того, чтобы кому-то доказать свою правоту, а чтобы самому проверить: ты ведь тоже можешь ошибиться. Должен быть баланс (очень модное сегодня слово!).
– После окончания Школы-студии логично получить приглашения в МХТ и «Табакерку». Так случилось и у вас.
– Да, я счастливый человек! Это был Его величество случай. На втором курсе меня позвали в МХТ играть спектакль. Потом я прошла кастинг в «Конька-горбунка». Потом на четвертом курсе на экзамен по танцу к нам пришел Адольф Яковлевич Шапиро и пригласил меня в «Обрыв». Потом Виктор Анатольевич Рыжаков затеял большую работу, где я была единственной девушкой: это была постановка «Прокляты и убиты», которая очень нравилась Олегу Павловичу Табакову. Так что не могу даже сказать, что я думала,
куда пойти после окончания. Меня сразу взяли сюда. Но я же и в «Табакерке» выпускала премьеру «Школа жен», чему я очень рада. Там прекрасные артисты, мне повезло поработать с ними в старом подвальчике, но тогда вообще все было переплетено в коллективах.
Конечно, во МХАТе огромная труппа, где можно годами ждать ролей. Но по окончании я точно об этом не думала. У меня всегда было много работы. Меня сразу же ввели в «Тартюфа», мы выпустили «Обрыв», Марина Станиславовна приступила к «Деревне дураков», Богомолов позвал в «Идеального мужа». Сегодня у меня есть «Мюнхгаузен» (премьера МХТ «Враки, или Завещание барона Мюнхгаузена» – прим. Д.С.). Нет, я никогда не сидела в ожидании и не боялась. Главным было что? Первое: как поговаривают, МХТ им. Чехова – один из лучших театров страны. Как можно было сомневаться в этом, если руководил им Олег Павлович, человек современных взглядов? Наверняка будут интересные режиссеры и роли. И второе: ты же любишь профессию и не можешь ничего не делать на сцене, как же уйти? Конечно, сейчас можно работать как приглашенный артист. И правильно уходить из коллектива, когда ты чувствуешь, что это не твое место. Но я этого не чувствовала! Я всегда делала ставку на театр, отказываясь от съемок: было сложно совмещать со спектаклями, я ведь играла их по 24 в месяц. Это мое желание, мой выбор, о котором я нисколько не жалею, учитывая то, что у меня есть сегодня.
– Вы начинали с классики: «Обрыв», «Дворянское гнездо». Не боялись, что такие постановки могут быть тяжеловесными и архаичными?
– Это нисколько не старомодно. Классику тоже можно по-разному ставить. Но Адольф Яковлевич и Марина Станиславовна (ее постановка «Дворянское гнездо» была более литературная, с авторским текстом) ставили ее такой, какая она есть. Мое мнение: в таких работах надо участвовать о-бя-за-тель-но! Пройдя школу классической пьесы, поняв, как в ней взаимодействовать с партнерами (бывает же такое, что вы «не зацепились»), мне было легче работать в лабораториях. Например, с Дмитрием Волкостреловым. У нас была лаборатория по Мишелю Уэльбеку (еще Олег Павлович был жив), так было очень сложно заковать в себе все эмоции и донести мысль. Это же отдельная планета! Мне кажется, когда у тебя есть база, классика, разбор, тебе легче нести текст и, как это требуется в «новой драме», «ничего не делать». Это странная формулировка: да, ты можешь, как хочет режиссер, не интонировать, руками не махать, актерски не выражать, но ты все равно будешь точнее со своей базой, нежели артист, презирающий классический театр. Я в этом убеждена! Да простят меня режиссеры современности, но в их спектаклях можно обмануть и себя, и их, и зрителей, а в классике – нет. Если у тебя не соединился мозг с сердцем, это будет видно. В современном мире классическую историю играть сложнее: уже нет театральных приемов, особой подачи, а человек, сидящий в зале, настолько умен и быстр, что ты должен проявить все свое мастерство, чтобы он отреагировал неожиданно для себя самого. Выдержать мхатовскую паузу так, чтобы ее не воспринимали с юмором, трудно. Например, мне очень нравится наш «Месяц в деревне» (хотя я в нем и не занята), поставленный Егором Перегудовым. Прекраснейшие актерские работы! Я видела на сцене не артистов, которых я знаю, а персонажей пьесы, живых красивых людей. Я посмотрела его и убедилась, что классический театр жив. Что врать, бывают и плохие постановки по классике, скучные и нудные. Но в этой все получилось.
– Вы работали со многими мастерами, в том числе, с Аллой Сигаловой. Насколько она режиссер, а не только хореограф?
– С Аллой Михайловной мы работали еще в Школе-студии. Конечно, она режиссер, пластически решающий спектакли. Порой ей важны даже не движения, а твое внутреннее состояние. Так было в постановке «XX век. Бал». Может, зритель не очень понимает, какие персонажи выходят на сцену, но мы-то это знаем. А когда ты точно знаешь, что делаешь, создается магия, которая нравится залу. Сигалова очень хорошо объясняет, что
она хочет сейчас увидеть и как это надо выразить. Но если ты только танцуешь и не подключаешься эмоционально, она обязательно скажет: «Плохо».
– У вас был еще один интересный эксперимент – участие в мюзикле «Гордость и предубеждение». Было немного странно видеть этот жанр на сцене МХТ.
– Зрителям нравился этот мюзикл. Мне такой жанр был очень интересен. Я имею музыкальное образование, в Школе-студии у нас был драматический вокал. Хотя мой голос не такой удивительный, как у моей сокурсницы Полины Гагариной. Вот у кого тембр и диапазон! Я адекватно оцениваю себя, так что подключалась актерски в вокальных партиях. Как раз тогда я родила первого ребенка, и мне было важно сразу войти в работу. Для меня это была «дурка», в которой можно в удовольствие попеть.
Конечно, это дело вкуса. Возможно, кому-то было странно видеть мюзикл на сцене МХТ. Наверное, здесь органичнее воспринимаются музыкальные спектакли вроде «Конька-горбунка». Но то, что и такой жанр должен быть в нашем театре, – это точно. В театре вообще может идти любой материал, никакой цензуры не должно быть! На каждую работу найдется свой зритель. Должны возникать интерес и дискуссия: «понравилось – не понравилось». Я переживаю, когда спектакль «не случается», начинаю думать, что не так (мыслей «как плохо!» у меня не бывает, потому что я по-другому смотрю и вижу, что это может быть хорошо, если что-то поменять).
– Мне кажется, дискуссии обязательно возникают на спектаклях Константина Богомолова, у которого вы тоже играли. Это был полезный опыт?
– Ребята говорят, что на каждой работе Богомолов репетирует по-разному. Мой любимейший спектакль у него (в котором я не участвую, но на репетициях присутствовала) – это «Сентрал-парк Вест». Я там почти ничего не делала (я пришла в работу в эту работу позже остальных), один раз вышла почитать текст, но никогда не воспринимала эти две недели как выброшенные из жизни. Я получала удовольствие. Константин Юрьевич не использовал метод разбора (не дай Бог так сказать при нем!), но он мог что-то показать или подсказать интонационно, так что от этого рождались миллионы смыслов. У него потрясающий слух, в этом смысле он идеально строит постановку, в ней слышится множество планов. Мне нравился и его «Wonderland-80». Меньшее впечатление произвели «Три сестры». Кто-то в этом слышит Чехова, но, по-моему, можно взять книгу, и так же будет литься этот текст. (К слову, трактовка Сергея Женовача в СТИ мне понравилась больше). Но работать с Константином Юрьевичем,безусловно, очень интересно. Хоть и не так много совместных работ у нас, но опыт встреч бесценен.
– Зато с Виктором Рыжаковым вы встречались не единожды. Одна из заметных постановок с вашим участием – «Прокляты и убиты», где вам довелось стать единственной актрисой в мужском коллективе.
– С Виктором Анатольевичем мы работали еще в Школе-студии над «Грозой» в педагогических отрывках (хотя мне оставили другой отрывок с Липочкой, который делали Золотовицкий и Сергей Земцов). Это случай, что он пригласил меня в «Прокляты и убиты». От такой работы не отказываются: роман Виктора Астафьева невозможно было пропустить мимо себя, нельзя было и не подключиться к такой постановке. Я убеждена, что про войну обязательно надо говорить и сегодня (и театрально тоже). Войны, к сожалению, идут, об этом нужно помнить. (Я, например, недавно была в Музее ГУЛАГа, и считаю, что туда надо приводить школьников!). Мы долго готовились к этому спектаклю, у ребят была экспедиция в армейскую часть. Репетировали месяца два до закрытия сезона, а потом снова приступили с 1 августа 2010 года. В Москве был смог, и странно было встречаться в черной коробке на малой сцене, а потом выходить на улицу после репетиции – и оказываться опять в «черной коробке»… Это была хорошая работа. Она была сложна финансово: за счет декорации уменьшался зрительный зал, висел очень дорогой экран. Но Олег Павлович ее любил и настаивал, чтобы она шла. И даже когда спектакль закрыли, мы все равно его играли раз в год, 8 или 9 мая. Это был особенный момент. И до сих пор мы собираемся на майские праздники у Рыжакова, чтобы просто помолчать вместе.
Виктор Анатольевич работает этюдным методом, и это прекрасно, хотя есть актеры, которые могли бы сказать: «Нет, только не этюды! Над ними же надо думать». На самом деле, это тоже замечательная «дурка»: ты не знаешь, что из этого выйдет, показываешь все, что тебе приходит в голову, и чувствуешь свободу. Если у режиссера есть понимание, где какой этюд в инсценировке должен быть, то все сработает.
– Вы никогда не были обделены работой. Сколько было сделано при Табакове, но и во время недолгого руководства Сергея Женовача вы выпустили несколько спектаклей. Чем для вас характеризуется этот период?
– При Женоваче я впервые подумала, что когда-нибудь смогу выпустить спектакль сама. Конечно же, после того, как окончу режиссерский курс! (Сергей Васильевич не любит актеров, ставящих спектакли). И еще я поняла, что обязательно уйду в педагогику: не сейчас, а много позже, когда перестану играть на сцене. Мне кажется, у меня получится донести мысль до артиста в такой форме, чтобы он не сошел с ума, помочь ему и раскрыть его с неизвестной стороны. Меня уже звали преподавать, но я решила, что еще рано.
В этот период я выпустила «Сахарного немца» и «Белые ночи». Мне очень нравится моя роль в этом спектакле Айдара Заббарова. Готовясь к нему, я посмотрела фильм и запись постановки «Мастерской Петра Фоменко» – чтобы не делать так, как уже было сделано. Это не основной метод моей подготовки к роли, но, если что-то сыграно очень хорошо, значит, точно надо что-то иное играть. Конечно, хорошие впечатления дают больше материала для размышления, нежели печальные. На этапе разбора я настаивала на том, что Настенька – не совсем положительный персонаж. Ее многие делают «голубой» героиней, влюбленной в Мечтателя. Но я уверена, что Достоевский писал совершенно не об этом. Любовь Настеньки к Мечтателю – чистая, дружеская. У нее она возникает от обстоятельств, от собственной боли, и сама же она причиняет боль другому человеку. Еще на показе для Женовача мы играли иначе, а перед премьерой с партнером Женей Переваловым договорились попробовать по-новому, чему я очень рада.
– Сейчас, при Константине Хабенском, у вас тоже случилась премьера – спектакль «Враки, или Завещание барона Мюнхгаузена». Каково играть в работе, которую непременно будут сравнивать с фильмом?
– Никогда не надо сравнивать! Если человек любит фильм Марка Захарова – пусть посмотрит его еще раз. А потом к нам придет и увидит спектакль с чистого листа. В нашей премьере нет ничего близкого к той кинокартине. Это необычно и в плане жанра: вроде и классика, вроде и драма, в то же время есть и клоунада и даже комикс (в моей голове это так, я режиссеру об этом не говорю). Мы рассказываем неизвестные исторические моменты, у нас прекрасные декорации. И Константин Юрьевич в роли Мюнхгаузена – вообще другой, неожиданный. Мне очень нравится и моя роль: Марта – точно не такая, как героиня Елены Кореневой. Она не положительная, и это интересно. Хотя у нее есть своя правда, и ее действия мотивированы по-своему. Такого я раньше не играла.
– В МХТ всегда много премьер, лабораторий, мероприятий. С одной стороны, это прекрасный тренинг для актера. С другой – не хочется ли выбрать какую-то одну генеральную линию?
– Если сосредоточиться на чем-то одном и выбрать, как вы сказали, генеральную линию, можно стать МХАТом им. Горького. Как говорил Треплев в пьесе Чехова: «Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно». Я убеждена, что нельзя смотреть в прошлое, в этом нет никакого развития, а значит, и смысла. Из прошлого нужно брать только опыт и смело шагать в новое неизведанное.
Кстати, круговерть премьер, лаборатории и молодые режиссеры были у нас и при Женоваче, а не только при Табакове. Очевидно, что работы не должно быть мало, если ты любишь свое дело. И, на мой вкус, она должна быть разная. Мне было интересно с Волкостреловым, с Маратом Гацаловым был совершенно неожиданный спектакль «Сказка о том, что мы можем, а чего нет». Конечно, был прекрасный Адольф Яковлевич Шапиро. И Дмитрий Крымов – новатор, которого я обожаю. Он создает театр образов. Мне повезло дважды сыграть мать Вронского в его «Сереже». Артистка заболела, и я ввелась за 1,5 часа до его начала. Пришлось сканировать текст первого действия, не думая о втором, а потом так же в антракте. Да, это не классическая постановка во всем: от материала до актерской игры, но я – за разнообразие. Я вообще на многое откликаюсь. Например, люблю «короткий метр», где люди хотят что-то создать некоммерческое, классное и отдаются работе на сто процентов. При этом этот фильм может и не выйти на экран, но это не так важно. Главное, получить новую полезную для меня информацию, окунуться в творческую атмосферу и почувствовать человеческую отдачу.
Дарья Семёнова
Фото Елены Дементьевой, Александра Иванишина, Екатерины Цветковой