Отечественная оперетта богата на звезд. В наши дни, когда сам этот удивительный жанр, по-прежнему снисходительно причисляемый к «легким», кажется архаичным, именно яркая артистическая личность способна привлечь зрительское внимание. К таковым, безусловно, относится Ольга Козлова, обладательница прекрасного серебристого сопрано, лауреат международных вокальных конкурсов, прима «Московской оперетты». Сильва, Адель, Виолетта, Одетта Даримонд, Саффи – какие партии в ее репертуаре! Знакома она и любителям мюзикла – по блистательной арии Аделины Патти в «Анне Карениной» (а ранее – Джейн Эйр в одноименном спектакле). Но ее сердце отдано классическому театру с академической школой, и можно предположить, что своих лучших ролей она еще не сыграла.
– Вы начали заниматься музыкой очень рано. Это был осознанный выбор?
– Для меня это было нечто само собой разумеющееся. В 5 лет мама отдала меня в музыкальную школу. Сначала я училась на фортепиано, но потом Анжелика Александровна Манченко создала хор «Жаворонок», куда меня после прослушивания пригласили петь (в итоге я окончила два отделения). Все быстро сложилось так, что меня выдвинули в солисты. С этим хором я объездила все региональные и московские конкурсы. Но тогда я не задумывалась о том, быть ли мне артисткой: все шло само собой, я с детских лет пела для зрителей «Колобка». Пела и допелась до того, что после 9-гокласса мне предложили съездить в Краснодар в музыкальный колледж им. Римского-Корсакова. Там был хороший педагог, Анна Анатольевна Губарева, которая любила девочек с высокими голосами, как у меня (говорили, что мы с ней даже чем-то похожи). Мне предложили пойти по этой стезе. А я хотела стать стоматологом… Была удивлена тем, что у меня есть перспективы в музыке, но решила попробовать, раз уже столько времени ей отдала.
У меня на первом месте была учеба. В колледже не было общежития, и я снимала комнату у бабушки. Как она меня контролировала! Следила, чтобы все было чисто и прибрано, могла сказать: «Почему ты не на парах? Ну-ка, быстро на занятия!» Конечно, я маленькой уехала из дома, совсем птенчиком – мне было 14 лет. Мама тогда не показывала вида, но потом я узнала, как она плакала. Но уже в том возрасте я понимала, что сама за себя отвечаю, и надо быть серьезной, чтобы не подвести родителей.
– Казалось бы, надо было и продолжать музыкальную карьеру, а вы пошли по артистической стезе, да еще и в Москве.
– Я в Москву попала, как в омут с головой (потом так же и в театр). Помню, мы с папой стояли под дверьми ГИТИСа, и он говорил: «Может, все-таки в хоровое училище или консерваторию? Это же классическое образование». – «Нет, я хочу артисткой быть». Он вздохнул, сказал: «Иди, но я тебя здесь подожду. В консерваторию бы пошел». Судьба сама открывала мне двери: я всюду поступала и везде проходила по баллам – надо было выбирать. И, как бы папа меня ни уговаривал, я выбрала артистическую карьеру.
Стала учиться в ГИТИСе. Там было правило, что общежитие дают только со второго курса (тебя ведь могут и отсеять за год). Занятия заканчивались после 12 ночи, в метро уже было страшно, и мы с однокурсницами просили мальчишек провожать нас. А средств тоже было недостаточно для квартиры или комнаты – снимали койко-место. Тяжелый был год, но мы справились. И нам, серьезным девочкам, предоставили общежитие.
– Актерское мастерство давалось вам сложнее, чем музыкальное?
– На нашем факультете первоначально был очень сильный подбор педагогов по актерскому мастерству, но почему-то они потом поменялись. Шикарно работализамечательный Сергей Терехов, Вячеслав Стародубцев, Галина Тимакова! Но вскоре осталась одна Галина Викторовна. Я ей очень благодарна, она нас научила всему, что знала, и многое в нас вложила. Но она, скорее, постановщик, поэтому наполнять каркас постановки актерски приходилось самим. Мы сделали очень душевный спектакль «Девичьи попевки» с песнями Клавдии Шульженко. Сколько там было нежности! С ним мы объездили все военные части, городские площадки на 9 мая. Всё там сплелось: девчонки мы были молодые, песни хорошие, и тема сильная – про войну. Но больше такого материала для того, чтобы проявить себя как исполнители, у нас за годы учебы не было. Мне весь артистический опыт дал театр.
Всегда буду благодарна Инаре Александровне Гулиевой. Как она меня на «Сильве» штудировала! Все показывала сама и заряжала энергией. Она вводила меня в этот спектакль – и вот это была школа! Совершенно в советском ключе: с перечитыванием Станиславского, Чехова, углублением в материал. Я смотрела на нее и училась, а потом пробовала на сцене. Во время учебы в институте это трудно схватить. Меня мало занимали в отрывках, потому что у других получалось лучше. И я сидела, сидела… Правда, я стабильно была в вокальной форме, так как у меня был замечательный педагог – Наталья Александровна Иртлач. И, когда мне выпал счастливый билет в «Оперетте», я за него ухватилась. Смотрела на Лену Зайцеву, Аню Новикову и мечтала, как я тоже буду петь партию Сильвы: в этом месте так же развернусь, а здесь так же сделаю хлопок.
– Получается, на курсе вы не были в первых рядах?
– Я не была звездой курса, но для некоторых режиссеров, учившихся вместе с нами, – точно была. Это Вика Печерникова, которая потом ушла в драму, и Карина Данилова. Они ставили хорошие спектакли с нами. Педагоги не требовали серьезных произведений, но девчонкам хотелось расти. Они ведь и старше были, и работали много. Мне с ними было интересно, я вызывалась участвовать в их постановках. Говорила: «Я всегда спою, но не могу сыграть». И Вика меня актерски погружала, вытягивала. Она выключала свет в помещении и просила читать монолог – так, как чувствую. Мы рычали, ползали, лезли на стену... Однажды она сказала: «Глубоко внутри ты хорошая актриса, но ты об этом не знаешь и боишься раскрыться». К сожалению, с ней мы сейчас не пересекаемся, а Карина до сих пор зовет меня в какие-то проекты. Больше по вокальной части, конечно: артистов много, а тех, кто может петь, – мало.
– То есть в сторону драматических театров вы даже не смотрели, думая о будущем?
– Я вообще думала, что стану камерной артисткой, ведь у меня небольшой голосок. Ну, буду солисткой хора или Филармонии. А в ГИТИСе я поняла, что помимо вокала могу научиться и танцевать, и играть. Так я и захотела стать актрисой.
У нас на курсе было очень мало ребят с музыкальным образованием. 3-4 человека владели инструментом! Такие люди были на вес золота: мы могли аккомпанировать, если не было аккомпаниатора, помогали делать музыкальные этюды. Вообще, во всем, что касалось музыки, мне было легко. А вот в собственно актерской части – нет. Не сразу я поняла, что именно от меня требуется. Наш мастер Дмитрий Бертман не особо нас в спектаклях занимал, поскольку строил тогда свой театр, и не мог уделять нам много времени. Со мной параллельно учился платный курс Михаила Кислярова, так там ребята работали в Театре Бориса Покровского. Представьте, сколько можно увидеть за 5 лет такой стажировки! Тем более, в этом коллективе пересекались исполнители разных жанров. Это важно – работать с артистами высочайшего уровня. Например, как наши народные артисты Герард Васильев и Светлана Варгузова, Юрий Веденеев (они до сих пор в прекрасной форме!).
– Планировали оставаться в Москве по окончании?
– Я сначала предполагала, что отучусь и вернусь в Краснодар петь в Театре музыкальной комедии. Мне нравился наш зал, артисты, нравилось, что в репертуаре есть и опера, и оперетта. Но, когда начинаешь учиться в ГИТИСе и бываешь в разных театрах Москвы, понимаешь, что может быть иначе. А в «Оперетту» я случайно попала. Мой педагог по вокалу предложил сходить к ним на прослушивания (притом, что я-то хотела петь серьезный оперный репертуар). В первом туре я исполнила сольные партии, во втором – дуэт с Леней Бахталиным (артист театра «Московская оперетта» – прим. Д.С.). В итоге меня приняли. «Ну что вы, я же еще студентка!» – «Ничего, вы прекрасно поете, мы вас берем! Как-нибудь научишься все совмещать».
– Знаю, что вы участвовали во многих конкурсах во время учебы. Это полезно для актерского становления?
– Конкурс важен, чтобы всегда быть в тонусе. С удовольствием согласилась бы войти в состав жюри, потому что мои уши скучают по хорошему пению! Мне нравилось участвовать в таких мероприятиях, но не для того, чтобы показать себя, а чтобы послушать, кто как поет и какой репертуар выбирает. Для меня занятое место не было принципиальным – гораздо интереснее было посмотреть на людей: кто как держится на сцене, готовится за кулисами. Кто-то доучивает арию, кто-то молчит, кто-то нервно пьет воду. И благодаря этим наблюдениям я научилась схватывать особенности каждого, чтобы потом использовать их в своем актерском арсенале. Когда я только начинала играть в театре, ощущала себя профаном и, идя к метро после спектаклей, подсматривала, подмечала и повторяла какие-то запомнившиеся действия. Вот и на конкурсах я тренировала свою насмотренность. Кстати, я наблюдала и за жюри. Кто-то спел плохо – а один из членов улыбается. «Ага, это его ученик!» – думала я.
А в ГИТИСе начались зарубежные поездки: Вена, Зальцбург, чешские города. Там совершенно другой уровень, и никаких дружеских связей уже не было. Зато было очень интересно работать не со своим концертмейстером. Когда ты знаешь людей, перед которыми выступаешь, нет тревоги, а ведь в ней есть свой особый кайф. Мой педагог говорит, что перед выходом на сцену необходимо волноваться, но я, к сожалению, в какой-то момент перестала испытывать волнение: я спокойная, как танк, и всегда всех конкурсантов успокаивала за кулисами. Но мне хотелось поймать «химию» с новыми людьми в зале, поиграть с ними с помощью текста и пения. Отбросить четвертую стену, чего не получается сделать в театре, и насладиться задорным настроением.
– Где еще и ощутить задорное настроение, как не в театре оперетты! Но сегодня основу репертуара составляют в основном мюзиклы. В чем причина?
– Когда я была студенткой, мне казалось, что оперетта – нечто приближенное к опере. Оказалось, это совершенно не так. В этом жанре нужно уметь синтезировать несколько навыков, причем качественно, чтобы получились те «брызги шампанского», которые излучает классическая оперетта.
В первые годы после моего поступления в труппу у нас шло довольно много классики (к сожалению, сейчас ее меньше, но надежда на новые постановки не угасает). Сперва у нас было разделение на блок мюзиклов и блок оперетт, поскольку все понимали, что это совершенно разные вещи. Мне кажется, изменения начались с «Джейн Эйр». Она имела успех, и стало понятно, что мюзиклы надо ставить. Этот жанр проще воспринимается на слух, чем академическое исполнение. Но тут и возник некоторый перекос. Сейчас, когда я вернулась в театр после большого перерыва, связанного с рождением детей, в коллективе появилось много новых лиц, но большинство из них – артисты мюзикловые. Я этому не то чтобы огорчаюсь – нет, конечно! – но удивляюсь: а где оперетта? Неужели ее эпоха уходит? На сборе труппы во время концерта к юбилею нашего директора всего несколько номеров звучали в классическом исполнении… Что есть – то есть, но мне немножко грустно. Впрочем, все быстротечно, возможно, скоро творческая река повернет в другое русло.
– Но есть же такое мнение, что оперетта как жанр устарела.
– Не знаю, как сложилось мнение, что оперетта – это жанр для бабушек. Он представляется архаичным и ненужным. Но это совершенно не так! Классический спектакль – шедевр на все времена. Команда, горящая идеей и заинтересованная в ее популяризации, может создать прекрасную постановку с интересной музыкальной драматургией и мастерским звучанием голосов, используя инструменты шоу по минимуму. Конечно, и реклама таким работам нужна. Очень много по городу развешано плакатов с нашумевшими названиями мюзиклов, а давно ли вы слышали опереточную арию хотя бы по радио? Так что это не жанр устарел, а подходы требуются новые. Я считаю, не нужно нагромождать то, что не свойственно оперетте. Если ставить ее в чистом виде, такой, какой она и должна быть, – люди обязательно придут в театр.
– Зритель изменился?
– Помню, когда я еще была студенткой, я, выходя со спектакля, шла вместе со зрителями домой и слушала их. Тогда обсуждали артистов, рассказывали, что было плохо, а что хорошо, кто из исполнителей фразу не вовремя сказал, слова перепутал. И ты, не спеша идя до метро, с интересом слушал, как прошел вечер, это «шу-шу-шу» позволяло долго не отпускать атмосферу театра. А сейчас другая культура: говорят не о постановке, а о неожиданном спецэффекте, медийном актере в главной роли...
У нас вообще зачастую нет культуры прививания детям классического искусства и литературы. Все же идет от семьи. Я выбираю своим детям книги, и ни разу не увидела «Репку» в нормальном исполнении. Какие-то переделки, переименования, иностранные авторы, которых ты не знаешь… То же и с музыкой. Например, я в школе не обладала нужной наслушанностью, но в колледже начала знакомиться с записями разных вокалистов, учиться у них. К просмотру спектакля надо готовиться: слушать хорошую музыку, читать либретто, да хотя бы представлять, сколько актов будет. Интересно же следить за происходящим на сцене и сравнивать с истоками. Вдруг что-то пойдет не так, как ты думаешь и помнишь? Бывает обидно, когда понимаешь, что публика ждет от тебя просто «вау-эффекта».
– Еще один незаслуженно забытый образец – советская оперетта. Он тоже не про «вау-эффект», зато сколько в нем душевности!
– Да, это совершенно отдельный жанр. В нем есть своя стилистика, особенности, не характерные для классического: арии заменяются песнями, а действие происходит в определенном социальном слое. (Такие оперетты писались советскими композиторами зачастую по заказу, с ориентацией на конкретную зрительскую среду). В традиционной оперетте необходим большой голосовой диапазон, здесь же можно им и не обладать, но твое пение все равно вызовет восторг, так как все построено на камерности. Будь у нас в театре маленькая сцена, там можно было бы ставить такие спектакли (да и детский репертуар тоже) и чаще встречаться со зрителями в узком «домашнем» кругу.
У нас в труппе много молодых артистов, и столько советских оперетт, где нужен такой состав! Взять хоть бы прекрасную «Свадьбу в Малиновке» Александрова или «Девичий переполох» Милютина. Уверена, на эти премьеры пришло бы много неравнодушных зрителей.
– Думаю, много неравнодушных зрителей собирает и легендарная «Анна Каренина», где вы исполняете арию Аделины Патти. Как вы попали в этот мюзикл?
– По кастингу. Наши девочки прослушивались – так я и узнала об арии Патти. Исполнительницу никак не могли найти, и меня попросили спеть. Я с листа хорошо читаю, за ночь выучила материал, и меня взяли. На вопрос, что мне надо будет делать, ответили: «Выйдешь и споешь». Так я и стала делать.
Да, для меня важнее оперетта, но я воспринимаю «Анну Каренину» как колоссальный шанс быть всегда в тонусе и форме. Хоть у меня там всего один выход, но по объему он не уступает хорошей оперной арии. Еще в начале репетиций шли поиски звучания: меня просили петь кусочки мюзиклово, академически, но в итоге получился некий микс. Так он и звучит уже седьмой сезон. Я считаю этот номер бриллиантом всего мюзикла, ведь это то, что у нас любят «продавать»: все пели-танцевали, и вдруг вышла артистка с академическим голосом и спела классическую арию – вот это вау, овации и браво. Особенно приятно слышать такие отзывы от коллег.
– Получается, артист с классической выучкой при всем желании не может петь в мюзикле?
– Да, чтобы петь мюзиклово, надо сломать академическую школу. Есть педагоги, которые пытаются делать микс, но я считаю, что для голоса артиста это не перспективно. Сколько он отработает в состоянии напряжения и неорганичной для твоей природы манере? Сейчас есть курсы мюзикла, джаз, эстрада – туда и надо идти, если хочешь развиваться в этом направлении. Но я всегда хотела заниматься академическим пением, представляла себя в «Евгении Онегине» и «Снегурочке». Надеюсь, в этом отношении у меня все впереди! Наша артистка правильно говорит на этот счет: «Я училась в лучших школах Италии, чтобы петь красивым академическим голосом. Почему сейчас я должна петь мюзиклово?»
Впрочем, есть артисты, прекрасно справляющиеся с разными жанрами. Но среди них нет главных героев. Вы не запомните их так, как запоминали бы исполнителя, «тянущего» на себе спектакль. Может, вы их отметите, но, если вас спросят о постановке в целом, вы же будете ориентироваться не на них, а опять же на главного героя.
– То есть от амплуа в музыкальном театре никуда не деться?
– Когда я пришла в театр, разделение на амплуа еще присутствовало. Тогда я была субреточкой с миленьким личиком, но с перспективой подрасти до героини (она отличается ростом, подачей, манерой, голосом, с партнером должна быть на одном уровне глаз, а не по пояс ему). От мастеров сцены я слышала, что раньше в театр набирали несколько человек на амплуа: три простака, две субретки, героиня – все были разные, и все – личности! Они различались по возрасту, росту, внешности и голосам. Конечно, порой мы являемся заложниками этого самого амплуа: ты можешь его и поменять, но где гарантии, что появятся новые роли? Сегодня, родив двух детей, я могу сыграть драматически, могу быть настоящей героиней, тем более что голос позволяет петь практически что угодно. Надеюсь, и репертуар мой изменится, потому что легко и весело порхать по сцене, как в 18 лет, с каждым годом становится сложнее.
– А что для вас классический спектакль?
– Это спектакль, рассказывающий историю, показывающий взаимоотношения героев. Сейчас я часто на сцене вижу шоу, и это очень расстраивает. Не нужны спецэффекты, экраны, непонятные сверкающие шары – донести идею постановки можно и нужно драматически. Если мы говорим о музыкальном жанре – то выйти и спеть. Зрители приходят слушать артиста, наблюдать, как он играет роль вокально! Это же тоже тренинг: может ли артист три часа петь, развиваться в своей роли, да еще и без микрофона? Я так в свое время пела «Сильву». Раньше ценилось умение наполнить весь зал энергией и академически поставленным голосом, а теперь это постепенно уходит.
Безусловно, должны быть постановки, на которых можно расслабиться, но не все же! В театр хочется сходить так, чтобы вечером было о чем задуматься, что обсудить. Чтобы диалог между людьми рождался! А не так: «Было круто!» Что крутого-то? Что ты понял? Что сможешь из увиденного донести своим детям, семье? Когда выходишь из МХТ или Мастерской Петра Фоменко (это мой любимый театр с институтских времен), у тебя голова квадратная от мыслей, ты не можешь разговаривать, потому что тебе надо пережить то, что ты только что посмотрел. Это самое классное ощущение. Надеюсь, мы будем испытывать его чаще.
Дарья Семёнова
Фото из личного архива Ольги Козловой; Сергея Клементьева, Анны Леоновой, Марии Рузанкиной