Павел Назаров – солист (баритон) Музыкального театра Республики Карелия, лауреат сразу двух престижных «Масок»: «Онежской» за исполнение партии Альфио в спектакле «Сельская честь» (2019) и «Золотой», полученной совсем недавно за роль Тонио в опере «Паяцы». Огромный репертуар артиста позволяет ему остро чувствовать нерв профессии, в которой актерское мастерство уравнено в важности с вокальным, и формирует особый характер, где воля, терпение и трудолюбие сочетаются с творческим азартом и преданностью своему делу.
– Расскажите, как в суровой и прекрасной Карелии люди решают стать артистами?
– Наш край не такой уж и суровый. Как говорит мой друг, Карелия – не холодная, а непредсказуемая, ведь она женщина. Да, очень большие перепады температуры, но и только.
Я родился в глухой карельской деревне, рос в большой семье: у бабушки с дедушкой с маминой стороны было двое сыновей и семь дочерей. Все поющие! Дед всю войну с гармошкой прошел. А папин отец пел в хоре в ансамбле. Сам я занимался самодеятельностью: концерты, КВН, но вот в музыкальную школу не ходил. Тем не менее, когда встал вопрос, куда поступать, я с одноклассником поехал на комиссию в Рязанское воздушно-десантное училище, но не прошел по здоровью. Но разве мои выступления были зря? Как раз тогда я узнал, что в нашей консерватории открылся набор на специальность «актер театра и кино». Набирала его обладательница «Золотой маски», народная артистка России Людмила Филипповна Живых, которую до сих пор все помнят (к сожалению, наш курс она не довела). С середины первого года у нас начался вокал, который преподавала Валентина Александровна Матвеева, артистка с многолетним опытом работы в нашем театре. На эти занятия стал регулярно заходить мужчина – раз, другой, третий. (Как впоследствии оказалось, это был Алексей Петрович Пресняков – заведующий вокальной кафедрой и муж Валентины Александровны). Вдруг он мне предложил перейти на вокальное отделение. Я отказался – мне и на актерском хорошо было, но на втором курсе он меня все-таки переманил.
После третьего курса у меня закончилась отсрочка от армии: она давалась на актерский факультет, где обучение длилось 4 года, а я учился уже 5 лет. Меня даже начали искать, причем почему-то у родителей в деревне. В итоге я сам пришел в военкомат, меня забрали, но через полтора месяца выявили врожденную болезнь, из-за которой я в ВДВ не попал, и отправили домой. В итоге я даже «академ» не брал, а вернулся доучиваться. И в это же время освободилось место в театре. Руководителем тогда был Юрий Исаакович Александров, который меня послушал и дал роли Орловского в «Летучей мыши» и Данкайро в «Кармен». Буквально через две недели у меня был срочный ввод в эту оперу. С тех пор прошло 12 лет, и я, как принято говорить, служу здесь. Хотя я считаю, что в театре я работаю, а служу – высокому искусству.
– Родители легко приняли ваш выбор?
– Папа долго и упорно уговаривал меня поступить на токаря. В деревне это прибыльная профессия, я точно могу сказать (по деньгам сопоставимо с работой артиста в рядовом театре). Но я пошел на актерский факультет, и отец был резко против. Когда я позвонил, чтобы сказать, что прошел первый тур, он воспринял это без эмоций; прошел второй – реакция изменилась, я услышал: «Молодец!»; прошел третий – меня встретили с шампанским. Потом мне мама рассказала, что во время моих экзаменов приходил глава нашего района с вопросом: «Ну, как там Паша? Актеров у нас крайне мало». И тут папу взяла гордость за сына!
Интересно, что похожая история возникла и при поступлении на вокальное отделение. Я даже просил, чтобы в консерватории поговорили с отцом и объяснили, зачем это нужно. И снова между экзаменами к родителям пришел глава – уже новый – и спросил, как у меня дела: певцов у нас в районе вообще не было! А все же следят за своими выпускниками. Например, нам с Людмилой Исаковой (актрисой Национального театра Республики Карелия), с которой мы когда-то поступали вместе, дали звание заслуженных артистов в прошлом году – вся общественность города Олонец кипела!
– Что было самым сложным в консерватории, учитывая отсутствие у вас начального музыкального образования?
– Постановка голоса. Азы актерского мастерства мне дали, с этим, спасибо педагогам, проблем не было, а вот с теорией – да. Я учился, как мог, хотя сольфеджио и гармонию изучить было довольно сложно. Теорию постигал благодаря моей замечательной сокурснице Виктории Микаелян: после лекции мы шли в общежитие, и я делал домашнее задание под ее руководством. Она очень умный человек, окончила консерваторию, я ей по гроб жизни обязан тем, что смог закончить учебу. И сегодня пробелы остаются, но их можно заполнить, находясь в театре (в этом прекрасно помогают наши концертмейстеры и дирижеры, в частности, наш главный дирижер – заслуженный деятель искусств Карелии Михаил Александрович Синькевич).
– Что касается исполнительского мастерства, то с ним-то у вас точно все в порядке, коль скоро вы почти окончили актерский факультет!
– Начальный актерский курс я худо-бедно прошел, хотя гениальностью не отличался. Собственно, еще и поэтому мне советовали перейти на вокальное отделение: там бы я лучше успевал. Один раз был случай в театре, когда я партнеру объяснял его актерские задачи в постановке – потому что у режиссера не получалось. Ведь режиссер – это человек, который умеет придумать и поставить, а задача актера – понять то, что придумано и поставлено. В тот раз постановщик на меня немножко обиделся, и я с тех пор так не делаю.
Навыки, полученные на актерском курсе, очень помогают, ведь иногда режиссер просит и нож в руках покрутить, и исполнить какой-нибудь акробатический элемент. Три года назад на должность главного режиссера пришла Анна Владимировна Осипенко, а она работает так, как принято в драматическом театре. Нашей первой совместной работой стал «Алеко». Бюджет был ограничен, поэтому все было сделано просто, но стильно. Но разбиралась постановка так, что даже в таких условиях мы делали ее два месяца! Эта опера уже не идет на нашей сцене, но я помню ее досконально до сих пор. И всегда все вплоть до положения пальца учитывается. В первый раз кому-то из актеров такой способ репетиций казался сложным, тем более, что в спектаклях Анны Владимировны обычно много пластики. Сейчас уже третий совместный проект у нас – «Свадьба Фигаро». Моя роль графа – один сплошной танец в стиле Пины Бауш. А «Паяцы» сделаны как комедия дель арте. Да, сперва было непросто, кого-то приходилось, можно сказать, дрессировать, но сегодня уже все привыкли. Хотя не со всем сразу справляемся. Например, камзол Альмавивы весит 6 кг. Он очень красивый, из итальянских тканей, но невероятно тяжелый. Зато он помогает в работе над пластикой: в тренировочном костюме движения выполнялись по-другому, а в сценическом – только так, как задумывал хореограф.
– Вы пришли в театр еще студентом. Правильно ли это, или лучше сперва получить диплом и потом уже определиться?
– По моему мнению, чем раньше – тем лучше. Даже морально так легче: ты сразу понимаешь, на что способен. Когда я оканчивал институт, мне не приходилось сдавать часть экзаменов по специальности, потому что преподаватели ко мне могли на спектакль прийти и послушать. У меня уже были полноценных пять ролей: не отрывки по 15 минут (все-таки в Петрозаводске готовят не так, как, например, в Санкт-Петербургской консерватории, когда у артистов по окончании есть репертуар), а партии. На выпуске у моих сокурсников в глазах был вопрос: «Что дальше делать?» А я после выпускного спокойно на следующий день пошел на работу. Моя жизнь была уже определена, у меня не было страха по этому поводу. И правильно делают те, кто сразу включается в рабочий процесс. Например, наш коллега – студент второго курса: у него отменный голос, его взяли в театр, где он сможет приобрести необходимый опыт. Он уже сейчас выше уровнем, чем одногруппники. Надо понимать: ты можешь окончить консерваторию, петь, как бог, но на сцене ничего не суметь сделать. К сожалению, я таких ребят видел. И это очень жаль: все у них есть – а на сцене ничего не получается! Бывает и так: отрывки поют гениально, но трехчасовую партию не вытягивают. А связки – это мышцы, которые нужно тренировать. Их можно «накачать», только работать надо адекватно, а не на износ.
– У вас очень большой репертуар. Как не надорваться, исполняя столько партий? С другой стороны, это постоянный тренинг, что тоже важно.
– Не знаю, нашел ли я эту золотую середину. Скорее уж действительно «накачал» связки. У меня природная выносливость. Тенора такую нагрузку из-за технических характеристик выдержать не могут, а баритоны и особенно басы – запросто. Но особенность нашего театра не в том, что у нас сложный классический репертуар, а в том, что он – разный. У нас и оперетта, и сказки, и по детским садам мы ездим. Один вечер я пою Тонио в «Паяцах», другой – графа Альмавиву в «Свадьбе Фигаро», третий – уже Фигаро в «Севильском цирюльнике» (полноценная лирическая партия), а четвертый – Бони в «Сильве» (теноровая партия). В итоге ты скачешь с верхних нот к нижним. В последнее время стал замечать, что у меня уже не совсем получается переключаться. Например, к «Цирюльнику» мне нужно как минимум 4 дня готовиться: голос нужно раскачать на все «верха», так как я сейчас в основном исполняю драматический репертуар. А потом в течение стольких же дней я не могу «спуститься» обратно. Перестраиваться получается, но не так быстро, как хотелось бы.
– С годами голос меняется, и артист переходит на другие партии. Не грустно расставаться с ними?
– За последний год я поменял очень много ролей. У нас есть спектакль «Карельский пленник» по мотивам повести Паустовского «Судьба Шарля Лонсевиля». Речь в нем идет о пленном французе наполеоновской армии, отправленном в Карелию отливать пушки на заводе. (Говорят, даже могилу этого человека нашли, но не уверен, что это правда). Есть там забавный эпизод: я, единственный карел на сцене, играю француза Шарля в окружении сценических карелов в исполнении моих коллег. В какой-то момент эта партия стала для меня сложна – она на грани теноровой (написаны партии на два голоса сразу – теноровый вариант и вариант для баритона, и дирижер, вставая за пульт, смотрит, кто сегодня из артистов поет; со мной в паре работал лирический тенор Чингиз Кадыров). Тесситура моя, но она настолько «задрана», что я могу ее спеть, только отдавая много сил на это. И я ушел на роль Наполеона. А еще там есть полицмейстер Каменский – надеюсь, со временем я и этого героя сыграю (его партия – для драматического баритона).
Так же получилось и с некоторыми детскими спектаклями: я просто перешел на другие партии. И с «Мистером Икс» («Принцесса цирка»): раньше я в роли Тони выступал со своей женой Анной Лукановой (она играет Мари), но сейчас мне физически сложно танцевать в этой оперетте. Я могу, конечно, но оно того не стоит, поскольку я не хочу «сломаться». Теперь я выхожу в роли метрдотеля Пеликана. Вообще как-то резко повысился возраст моих персонажей. В 22 года я спел Шарплеса в «Мадам Баттерфляй» (а ему по сюжету за 60 лет). Сегодня мне 34, а герои все старше и старше. У нас есть замечательный концертмейстер, заслуженный работник культуры Республики Карелия Елена Николаевна Леонтьева, очень хорошо с давних пор знающая оперетту, которая говорит: «Паша, тебе очень повезло. С возрастом ты останешься в амплуа веселого старичка». Веселые старички – это что-то! Пара Каролина и Пеликан пользуется у зрителей едва ли не большим успехом, нежели главные герои.
– Вы участвуете в постановках для детей. Как относитесь к такому репертуару и соответствующему зрителю?
– Дети в зале меня не пугают. Понятно, это не то, чего жаждет оперный певец, но это тоже твоя работа. Причем не могу сказать, что я ее должен делать – нет, мне этого хочется. У меня в «Золушке» (спектакль «Хрустальная туфелька» – прим. Д.С.) прекраснейшая роль, веселый персонаж, хотя и всего одна песня. На сказках артист учится, ведь детей не обманешь. Если взрослый может сквозь пальцы посмотреть на неудачный спектакль, то ребенку нужно, чтобы на сцене стоял король или кот Леопольд, а не какой-то дядя в короне или с ушами кота.
К слову, бывает видно, что артист не работал на детских постановках. Обычно это те, кто считает, что роль нужно только петь, а не исполнять. Ненавижу это слово, но оно точно описывает суть, – это вокалюги. К счастью, в нашем коллективе такие не задерживаются. Прекрасно, когда на сцене не просто вокалист с качественным голосом, но и артист. Его приятно слушать, на него интересно смотреть и с ним хорошо работать вместе. Например, назову заслуженную артистку России сопрано Надежду Павлову, начинавшую у нас. (Мы с ней тоже успели пересечься: в «Морозко» я играл Ванечку, а она Машеньку). Однажды мы поехали по детским садам со спектаклем «День рождения кота Леопольда», и я увидел у костюмеров панамку Белого Мышонка, на которой подписано «Павлова». То есть она тоже участвовала в таком репертуаре! Это действительно полезно.
– Еще одно спорное явление в музыкальном театре – так называемая режиссерская опера. Не возникает неприятия иных «новаций»?
– Чаще всего про «режоперу» (ироническое название режиссерской оперы – прим. Д.С.) говорят со знаком минус, но ведь есть разные примеры. Что касается нашего коллектива, то сейчас у нас появилась Анна Владимировна, которая переводит спектакли в другую стилистику, адаптирует их к сегодняшним реалиям. Так, в «Свадьбе Фигаро» дело происходит в отеле, которым владеет граф, а все персонажи у него работают. Он сам застрял во времени своей молодости, это престарелый Дон Жуан, в чем ему подыгрывают окружающие. Или «Паяцы»: приезжают артисты не в деревню, а в театр, где их встречает директор. Спектакль начинается с того, что актеры собираются на сцене – так же, как зрители в зале. То есть 15 минут от первого звонка действие уже идет. Получается театр в театре. И эта интеграция в современность не мешает восприятию. Так же было и с «Алеко», хотя там многих возмутило отсутствие цыган. Но ведь о кибитках говорится только в рассказе старика, а «вольные птицы» – не только цыгане, но и хиппи, как у нас.
Я видел современные постановки (в записи и вживую): порой режиссеры перегибают со своей трактовкой, пытаясь выделиться. И тогда становится неудобно, неуютно, думаешь: «А зачем?» Иногда лучше просто вывести артистов на сцену, и они бы спели. Хотя я смотрел «Волшебную флейту», где герои выходили как персонажи «Звездных войн», и это воспринималось нормально. Правда, Папагено в образе Чубаки – это странно. Но «Волшебная флейта» – сказка, где можно побаловаться. С классическим репертуаром сложнее. Если в «Пиковой даме» продвигать идеи толерантности, это ничем не оправдано. Чтобы подчеркнуть, что Чайковский был нетрадиционной ориентации? Все это и так знают, но любят его за другое. Или в «Евгении Онегине» вести линию любви Онегина и Ленского – разве это интерпретация? Это режиссерские придумки. Даже в тексте нет таких намеков. Зачем тогда нужны Татьяна и Ольга? Надо ведь вдумываться в то, что вы поете, изучать историю создания оперы и не уходить от общей канвы. Не должно быть диссонанса между пением и тем, что происходит на сцене.
Музыку всегда надо учитывать. Если в ней не разбираться, можно так распределить роли, что артисты по голосам на них не подойдут, не то что по характерам. Надо же понимать, что в музыкальном театре голос связан с психофизикой. Колоратурное сопрано не сыграет Земфиру – она более легкая, яркая. Так же и бас должен быть мужественным, а не играть молодого студента Тони. А бывает, что партия тебе подходит, а роль – нет. У меня самого такие есть.
– Кажется, в Музыкальном театре Карелии сейчас определенный подъем.
– В настоящее время в кинотеатрах стало нечего смотреть, и люди ходят в театр. В некоторых наших коллективах по два спектакля в день играют. У нас полные залы, это очень радует. За месяц до премьеры билеты раскуплены. Это реалии, способствующие всплеску интереса. Наш репертуар постоянно пополняется прекрасными работами. Есть замечательные «Сестра Анжелика» и «Джанни Скикки», которые ставил Франк Маттус из Германии (он тоже уделял много внимания актерской игре). Есть классические постановки. А есть феерии, в которых ты даже не успеваешь на дирижера посмотреть, но он мастерски «подхватывает» действие и артистов. В тех же «Паяцах», пока я пою пролог, на заднем плане 4 акробата показывают спектакль, а оператор снимает видео (видно все до мелочей, даже то, как мышцы у артиста работают). Идет, по сути, еще одно представление, и ты сам выбираешь, на что тебе смотреть. Можно увидеть действо с разных ракурсов, как в виртуальной реальности.
– В чем особенность вашего коллектива, на что стоит равняться и другим?
– Не думаю, что нужно на кого-то равняться – каждый театр самобытен. Недавно в рамках «Золотой маски» мы привозили «Паяцев» в Москву в МАМТ, и я понял, что сам театр диктует, каким будет твое выступление. Мы начали репетировать в пустом зале, и я не слышал своего голоса, приходилось форсировать. Очень переживал перед спектаклем, потому что, конечно, хотелось прозвучать достойно. Но я вышел петь пролог, и все пошло, как надо: со зрителями появилась шикарная акустика! (Я всегда думал, что должно быть наоборот). Я расслабился, и петь мне было удобно. Так что разные коллективы – разные условия.
И зритель тоже разный. Карельская публика часто скупа на похвалу. Это не вопрос музыкального образования (бывает же, что люди не знают, когда можно аплодировать), но порой спектакль проходит в полной тишине. Но на поклонах зал начинает орать от восторга. В том же Петербурге люди ведут себя не так, ведь там много разных площадок и есть, с чем сравнить. А в Петрозаводске наш театр – самый большой, к нам ходит весь город. Кроме того, это очень красивое здание: с колоннами, ложами, с тяжелым занавесом. И бывает, что приходит пара просто провести время вместе, ничего не понимая в опере. Но, если они попали на постановку, которая смогла их увлечь, они придут еще раз. Вообще опера хорошо посещается, хотя, конечно, до «Летучей мыши» ей далеко: эту оперетту сколько ни ставь – столько раз все купят билеты. Все знают тексты наизусть! Хихикнул веселый мужичок в одном из рядов – и смех уже до конца не прекращается. А еще благодаря успешно развивающемуся туризму к нам стали приезжать люди из других регионов. Они выкладывают отзывы в соцсетях, и появляются новые поклонники нашего театра. Сарафанное радио в России работает идеально! И это очень приятно. Особенно, когда хвалят.
Я верю, что люди, уже начавшие путешествовать по стране и узнавать ее, эту тропинку не бросят. Ездили же в советское время поклонницы по всему Союзу за любимыми артистами. Надеюсь, и театр восстановит утраченные позиции (будем откровенны: утрачено многое и давно). Это важно еще и потому, чтобы актерам хотелось оставаться в профессии: знаю много людей, бросивших театр в силу разных причин, ушедших работать в банки, в офисы. Но есть и другой пример: наш коллега поет и в хоре, и в сольных партиях, играет в сказках. Он нашел свою нишу, полноценно себя реализовывает. Часто исполнители, выпустившись из консерватории, ждут, что им сразу предложат главную роль, а на второстепенные реагируют: «Это недостойно меня». Но в таком коллективе, как наш, ты должен быть готов сегодня спеть Кармен, а завтра выйти Мышонком в «Леопольде». Это помогает нарабатывать навык. Мало красиво петь – на тебя должно быть интересно смотреть.
Дарья Семёнова
Фото Марии Целигоровой; использованы фото из архива Музыкального театра Республики Карелия(спектакли «Алеко», «Карельский пленник», «Мистер Икс», «Паяцы», «Свадьба Фигаро»)